Неточные совпадения
С тех пор как
поэты пишут и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз
называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же
поэты за деньги величали Нерона полубогом…
— Он не романтик, а
поэт, артист, — сказала она. — Я начинаю верить в него. В нем много чувства, правды… Я ничего не скрыла бы от него, если б у него у самого не было ко мне того, что он
называл страстью. Только чтоб его немного охладить, я решаюсь на эту глупую, двойную роль… Лишь отрезвится, я сейчас ему скажу первая все — и мы будем друзья…
Эту жажду жизни иные чахоточные сопляки-моралисты
называют часто подлою, особенно
поэты.
Холера — это слово, так знакомое теперь в Европе, домашнее в России до того, что какой-то патриотический
поэт называет холеру единственной верной союзницей Николая, — раздалось тогда в первый раз на севере. Все трепетало страшной заразы, подвигавшейся по Волге к Москве. Преувеличенные слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная весть «Холера в Москве!» — разнеслась по городу.
У самой террасы стоял кипарис,
Поэт называл его другом,
Под ним заставал его часто рассвет,
Он с ним, уезжая, прощался…
[Соколовский Владимир Игнатьевич (1808—1839) —
поэт. А.И.Герцен в «Былом и думах»
называет его автором «довольно хороших стихотворений».
Недаром Некрасов
называл «блаженным» удел незлобивого
поэта, но и недаром он предпочел остаться верным"музе мести и печали".
Желание желаний, так
называет Шопенгауэр любовь, заставляет
поэта писать стихи, музыканта создавать гармонические звуковые комбинации, живописца писать картину, певца петь, — все идет от этого желания желаний и все к нему же возвращается.
Помню еще библиотеку с бильярдом и портретом
поэта Тютчева в ней, помню кабинет Тургенева с вольтеровским креслом и маленькую комнату с изящной, красного дерева, крытой синим шелком, мебелью, в которой год назад, когда Иван Сергеевич в последний раз был в своем имении, гостила Мария Гавриловна Савина, и в память этого Иван Сергеевич эту комнату
назвал Савинской.
Вот как это было: пировал Тимур-бек в прекрасной долине Канигула, покрытой облаками роз и жасмина, в долине, которую
поэты Самарканда
назвали «Любовь цветов» и откуда видны голубые минареты великого города, голубые купола мечетей.
Оленька добра, простодушна, приветлива, почти всегда весела; стыдлива и скромна, как застенчивое дитя; а рассудительна и благоразумна, как опытная женщина; но при всех этих достоинствах никакой
поэт не
назвал бы ее существом небесным; она просто — прелестный земной цветок, украшение здешнего мира.
Я нахожу еще, маменька, что у вас слишком много поэтических вдохновений, вы женщина-поэт, в полном смысле этого слова; вас здесь и
называют так.
Эльчанинов был в восторге: он целовал, обнимал тысячу раз свою Лауру [Лаура — имя возлюбленной знаменитого итальянского
поэта Франческо Петрарки (1304—1374), воспетой им в сонетах.] (так
называл он Веру), а потом, почти не помня себя, убежал домой.
Певец этой эпохи — Байрон, мрачный, скептический,
поэт отрицанья и глубокого разрыва с современностью, падший ангел, как
называл его Гёте.
Однако ж он был
поэт и страсть его была неодолима: когда находила на него такая дрянь (так
называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете, и писал с утра до поздней ночи. Он признавался искренним своим друзьям, что только тогда и знал истинное счастие. Остальное время он гулял, чинясь и притворяясь и слыша поминутно славный вопрос: не написали ли вы чего-нибудь новинького?
Многие читатели узнали знакомый голос и радушно приняли «старые песни на новый лад», как
называл г. Плещеев свои стихи, печатая их в «Русском вестнике» [С 1858 г.
поэт начал активно печататься в «Современнике» и сблизился с его сотрудниками, в том числе с Добролюбовым.].
И вот стал он взрослым,
К тому ж
поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
Был он изящен,
К тому ж
поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Как? Времени больше не существует, и все преходящее — только ложь? Злым
называю я это и человековраждебным, — все эти учения об Едином и Непреходящем. Все непреходящее, оно есть только подобие. И
поэты лгут слишком много… [Все преходящее — Только подобье. (Гёте. «Фауст»)] Итак, о творящие, будьте приверженцами и оправдателями всего преходящего».
И вот трагического
поэта — это наивысшее, по Ницше, проявление человеческого «дерзания» и героизма — он ставит теперь рядом с ненавистным теологом, а искусство его вполне правильно
называет наркотическим.
Даже по своей европейской выучке и культурности он был дореформенный барин-гуманист, словесник, с культом всего, что германская наука внесла в то время в изучение и классической древности, и Возрождения, и средневековья. Уварова можно было
назвать"исповедником"немецкого гуманизма и романтизма. И Шекспира, и итальянских великих
поэтов он облюбовал через немцев, под их руководительством.
Возьмем ли мы серенады средних веков (см. серенаду Дон-Жуана в драме графа Ал. К. Толстого «Дон-Жуан»), возьмем ли любовные стихотворения современных
поэтов, — везде видно одно и то же: всякий свою деву
называет прекраснейшей в мире.
С этого времени он официально титулуется светлейшим князем Потемкиным-Таврическим, а современные ему
поэты называли его «великолепным князем Тавриды».
Возвратившись с юга, я застал у А. П.
поэта А. Н. Плещеева. Старик приехал к нему гостить из Питера, что при его преклонных годах можно было
назвать настоящим подвигом. Все обитатели Луки носились с ним, как со святыней, — тут-то я и увидал всех Линтваревых и самую Луку в их настоящем виде.
Он
называл ее «Потерянный рай» [«Потерянный рай» — знаменитая поэма английского
поэта и общественного деятеля Джона Мильтона (1608–1674).].
Услышав мои поэтические видения, как он
называл их, он обнял меня крепко и, поцеловав в голову, сказал: «Ты —
поэт! в Лондоне, в Стокгольме поняли бы тебя».
Поэт только почему-то
назвал его дубом. Сторожилы московские, однако, утверждают, что песня сложена именно про этот «вяз».